Пассажир брига "Св.Георгий" продолжение
Мы отбивали жестокое нашествие, не на нас — на союзников. Почти декоративная цивилизация дендроидов на самом краю галактики оказалась под угрозой полного уничтожения. Уютный уголок, заселенный представителями самобытного разума, захлестнули враждебные чужие ветры.
Шли сразу две космические битвы — те, кто погибал в схватке живых, тут же вступали в последний бой — столкновение мертвецов. Из пояса астероидов эскадру дендроидов поддерживал маленький разведочный звездолет с Земли.
Да, мы выиграли сражение мёртвых с мёртвыми…. Остался только я. Все мёртвые корабли дендроидов и пришельцев ушли в ничто. Но наши живые проиграли — погибли все. Линкоры захватчиков направились к беззащитной теперь родной планете разумных деревьев.
Я подлетел к месту гибели земного звездолета — продолговатому астероиду, забрал пилотов к себе на борт — пополнить команду. На каменном обломке, могиле нашего разведчика, оказался один из десантников-дендроидов. Живой, его звали Рух.
Живой инопланетянин взошёл на мой борт вместе с мёртвыми пилотами-землянами. Дендроиды могли видеть души покойников, странная раса призрачной границы света и тьмы. Для них барьера почти не существовало, слишком велика связь дерева и земли.
Вражеская эскадра давно исчезла во мгле — в несколько прыжков они должны были добраться до цели чёрного похода. На парсеки вокруг только мерцание звёзд — светил самой окраины галактики, красных карликов, планеты которых холоднее даже мёртвого сердца.
Плыл сквозь межзвёздный вакуум. Призрачные паруса обеих мачт наполнял ветер веры. В долг, в человечество. Победно рассекала путевые мили фигурка святого Георгия под бушпритом. Мёртвая команда молчала, как всегда. Она — часть меня, что-то ушло от каждого из моряков в момент смерти.
Капитан Ожев врос в мостик, бывший пилот земного разведчика Валиев, который сидел в бочке на фок-мачте, служил моими глазами. Рулевой Гулевич слился со штурвалом. Молчание, вечная тишина посреди волн, раньше земных — теперь звёздных.
И, впервые с того рокового боя в Белом море, живой пассажир на моём борту. Дендроид тоже был совсем тихим. Я чувствовал странные мысли Руха, он — мои, должно быть, совсем далекие дендроиду. И в тоже время я его понимал лучше, чем людей.
У него было как-то особенно развито чувство земли, особая тихая глубина. Рух, подобно мне, несравнимо сильнее человека ценил тишину и понимал её глубину. Тоже касалось и света. Света звёзд, такого разного, необычного зачастую, пагубного порой.
Рух ходил по моей палубе, опускался в трюм, забредал в кубрики, трогал дендрами мачты, закопчённые борта, тёмные двери. Инопланетное сознание слилось с мертвым кораблём. Впервые меня воспринимали не как причуду. Рух изучал каждую часть корабля, для него я был существом, составленным из многих.
Дендроид заставил меня вновь увидеть бесконечно далекое северное небо Холмогор, откуда были взяты сосны для корабельного корпуса. А когда Рух касался мебели, я вспоминал Фландрию, тихую Зеландию и Германию. Какие-то шкатулки в капитанской каюте рассказали ему, а мне напомнили о диких землях Америки и Африки. Как же давно это было, я тогда был еще совсем молоденьким корабликом-призраком.
Когда же Рух трогал мачты, я вспоминал уже не Землю, а другие планеты — колонии людей. Даже корабль-призрак терял оснастку в жестокий шторм и вынужден был идти за новыми к пустынным берегам. Мёртвая команда не рубила живых деревьев, а подбирала стволы, сломанные ураганом.
Иногда Рух был и совсем чужим. В нём таились видения иного мира, другого сознания. Странно, дендроид знал, что вселенная большая и до конца в это не верил. Для Руха всё было только то, что вокруг. Цивилизация дендроидов отправилась к звездам не сама — технологии подарили им люди.
Я плыл через пустоту космоса следом за завоевателями к планете деревьев и учился у Руха, а инопланетянин у меня. Мне казались крайне странными отношения дендроида к команде. Я никогда не понимал, как разведчики с Земли смогли найти общий язык с разумными деревьями. Рух же запросто общался с нашими мертвецами.
Дендроид никогда бы не смог осознать, что такое мужская любовь, ведь в дереве слились оба начала. Рух не стремился разобраться в человеческом стремлении к приключениям и беспокойству. Зато не было лучшего друга, чем дендроид. И никто не мог так посочувствовать одиночеству.
Деревья стоят рядом десятки и сотни лет, зимой и летом, днём и ночью. Соприкасаются ветвями и листвою, а корни переплетаются между собой. Или друг или враг до самой смерти, без права выбора и без возможности убежать.
Рух стал членом команды, слился с ней. Он напомнил Ожеву родной Переславль, пушкарю Маслову вологодские сосны, рулевому Гулевичу витебские леса, а пилоту Валиеву раздолье Волги.
Почувствовал — мертвая команда менялась. Деревянный скрежет:
— Дома, — первое слово на моём борту за последние три столетия. Вражеский флот появился из хаотического скопления астероидов на краю солнечной системы дендроидов. Как и века, назад, я стал не охотником, а добычей. Жестокий рок. Может быть, моё имя и породило судьбу? Победоносный Георгий против мудрого змея, азарт молодости вопреки мудрости тысячелетнего дракона.
Эскадра завоевателей, живых. Те, кто выиграл жестокий бой на границе галактики. Ряды захватчиков значительно поредели, но всепожирающее желание уничтожать живое и мёртвое даже выросло. Сжечь всё чужое для них. Вечное знание, имя которому — зло. Смертельный приговор для тех, кто не в их команде.
Чужие видели корабль, и не только видели, могли драться со мной. Так сделали я и Рух, соединили живое и мертвое. Дендроид разбудил души Ожева, Маслова, Гулевича, Валиева, показал мёртвым путь между жизнью и смертью. Их души проснулись и обрели веру. В человека и в разум. В возможность жизни после смерти.
Пять звёздных тарелок, которые светились синеватой чернотой, каждая посудина раза в два больше в диаметре длины моего корпуса. Ноздреватые гигантские ракушки — идеальная обтекаемость, ядовитыми бугорки на корпусе для стрельбы. Все сплошь в микроскопических иголках-щупальцах. У неподготовленного человека один вид завоевателей вызвал бы тошноту — пришельцы будто вылезли из исполинской клоаки.
Совершенно чудовищный разум — что-то среднее между амёбой и рептилией, без всяких признаков души. Любимым развлечением амёб было рвать друг у друга куски бесформенных туш, лепить себе. Огромный высокоразвитый кусок навоза, который обладал совершенными технологиями и беспредельной ненавистью ко всему непохожему.
Оторваться от погони не я мог, не имел права — у дендроидов даже не было министерства обороны, разве что смутные представления о безопасности. Земляне с гигантским трудом уговорили разумные деревья создать тот военный флот, который погиб. Оставалась только схватка — ради жизни и ради смерти.
Свистать всех наверх! Травить паруса! Уваливать к полному фордевинду победы и веры!
Слава вселенной, в битве, которая разыгралась, решало не совершенство технологий. И деревянный кораблик имел шансы в борьбе со сверхновым звездолетом. Граница жизни и смерти обладает другими законами. Война духа и разума, а не науки.
Вражеские тарелки начали плеваться черными лучами, а бравые пушкари засуетились у орудий. Правда, отстреливаться можно было пока только с кормы. Завоеватели зашли в правый борт, тогда я резко сменил галс, чтобы быть неудобной мишенью.
Всё моё участие в битве состояло, в основном, из манёвров — команда заняла места по табельному расписанию на полубаке и полуюте, фок- и грот-мачтах, у бушприта. Самым главным было — увернуться от обстрела. Курс корабля напоминал невероятно изломанный зигзаг. И тут сказалась многовековая сработанность команды — в редкие моменты, когда я поворачивался к врагам бортом, пушкари тут же пускали ядра и книппели. Весьма метко.
Бу-бух…. И чёрных тарелок осталось только четыре — меткое калёное ядро попало одному из неприятелей в субатомный реактор. Вспышка ядерного огня осветила холодные льды астероидов. Кто там смеялся над старым бригом? Нет, в музей ещё пока рановато.
Я продолжил отчаянно маневрировать и отстреливаться. Тарелки захватчиков перестроились и стали брать в кольцо. Расстояние между мной и врагом таяло каждое мгновение. Захватчикам все удобней становилось вести огонь. Правый борт опалил чёрный огонь ненависти, двое моряков, из парусной команды, исчезли в космическом хаосе вместе с гафелем.
Потеря косого на фок-мачте снизила маневренность корабля вдвое, надежда оставалась только на рулевого и кливер у бушприта. Ожев сдавил фальшборт:
— Драить все паруса, лечь на бакштаг! Залп из всех орудий правого борта! — живое слово слышали все.
Развернулся и практически замер на месте — слева по борту планета дендроидов, справа — вражеская армада и точки холодных астероидов.
Огонь! … Нет, ни одной тарелки мы так больше и не уничтожили, зато ядра вывели из строя двигатели двух тарелок. Теперь оставалось только уйти в отрыв, растащить потрепанного противника по дальним орбитам и расстрелять поодиночке…. …Боль корабля, кому дано её понять, кроме другого корабля? Чёрный огонь врагов прожег брешь в моём борту, спалил кормовое весло…. Я беспомощно закружился в вакууме, полностью потерял управление. Потрёпанные чёрные тарелки подлетали все ближе, ядовитые бугорки на обтекаемых корпусах раскалялись — враги готовились нанести новый удар. Капитан Ожев выхватил шпагу, попытался отдать приказ, но только беспомощно пошевелил губами. Новик становился прежним, как и вся команда — свет в глазах людей мерк, моряки снова превращались в иллюзорные души мертвых.
И тогда Рух….
Мы не имели права проиграть, нам нужно было кормовое весло…. Мигание звезд. Чернота космоса. Тревожная свобода. Я буду драться с врагами человечества ради людей и ради дендроидов.
Куда уходят те, кого теряю я? Куда уходят мертвые? Рух говорит — они уходят к живым, а кто-то принимает его слова за скрип кормового весла.
Плыву в межгалактическом вакууме. Дальняя разведка, не только ради человечества, ради всей галактики. Выигрывает тот, кто больше знает, никогда не устаёт учиться даже у врагов.
Самое дальнее плавание, до ближайшей звездной системы парсеков пятьсот, до Земли тысяч пять, больше, пожалуй. Ожев строго окликает Гулевича:
— Куда глядишь? Идти чистым фордевиндом.
Рулевой гладит перекрестную планку штурвала, показывает:
— Берёзовый листочек.